Мои молитвы были услышаны.
Поиски продолжались почти две недели. Карету с застрявшими в постромках лошадьми обнаружили в первый же день, хотя их и отнесло течением. Но Гилберта или его бездыханное тело так и не нашли.
Я выздоравливала медленно, но верно. День ото дня чувствовала себя всё лучше. И хотя ещё накатывала слабость, уже могла вставать, самостоятельно посещать ванную комнату и подходить к окну.
По моей просьбе Кэти придвинула к нему кресло и оставляла тяжёлые портьеры раздвинутыми. Даже ночью. Чтобы я могла любоваться звёздами или наблюдать за работой садовника, убиравшего ветки с дорожек.
Всё же хорошо, что окна хозяйской спальни выходят на парк. Вид голых деревьев и пустынных аллей приносил умиротворение в мою истерзанную душу. Я боялась, что моего мужа найдут живым. Но с каждым днём этот страх слабел, сменяясь надеждой.
Дважды выпадал снег, но, продержавшись несколько часов, снова таял. Зима никак не могла вступить в свои права. И это отчего-то также внушало мне надежду на лучшее.
На то, что боги наконец проявят милосердие и подарят мне свободу и спокойную жизнь.
Золовки ко мне не приходили. Неутешительные новости приносил доктор Буллет. По крайней мере, поначалу он видел во мне безутешную вдову. Но постепенно его отношение ко мне начало меняться. Буллет стал задумчив, избегал встречаться взглядами, а если и смотрел, то подозрительно. Больше не присаживался на край кровати, чтобы поговорить о том, что происходит за дверями моей комнаты. Перестал рассказывать мне последние новости.
Я попыталась, взяв его за руку, расспросить о том, что случилось. Но доктор отдёрнул ладонь, будто прикоснулся к холодной скользкой змее.
Похоже, «милые сестрицы» успели настроить Буллета против меня. Надеюсь, он не решил, что я собираюсь его соблазнить. Белла та ещё выдумщица. Да и старшая Стелла не обделена фантазией. Могли напридумывать всяких мерзостей обо мне.
Стало грустно. Доктор мне нравился. Кроме него заботу обо мне проявляла только Кэти. Но и она стала какой-то заторможенной. Всё больше молчала и отводила взгляд.
– Выпейте отвар, госпожа графиня, – служанка, глядя в сторону, поставила на столик рядом со мной кружку с отваром.
Я так привыкла к нему за прошедшие дни, что бездумно поднесла к губам и сделала глоток. Однако на этот раз вкус отличался.
– Кэти, доктор Буллет велел сменить состав моего отвара? – я отвернулась от окна, чтобы видеть служанку. Но Кэти уже ушла. Дверь за ней захлопнулась, оставляя меня одну.
Я понимала, что это мелочные интриги моих золовок. Что они хотят лишить меня человеческого общения. И всё равно было больно.
Я взяла кружку и в несколько глотков выпила отвар.
Ничего, не страшно. Совсем скоро я выздоровею настолько, что смогу вернуться в столицу. В наш с Гилбертом дом, который теперь будет принадлежать только мне. Я уволю всех слуг, верных графу. Всех тех, кто молча наблюдал за тем, как муж издевается надо мной, унижает, лишает человеческого достоинства…
Мною овладела ярость.
Я ненавидела Дайн-холл и эту комнату. Ненавидела кровать и занавески, и столик с пустой кружкой.
Не осознавая, что делаю, я перевернула стол. Кружка упала на пол и разлетелась на десятки черепков. Я сорвала тяжёлые портьеры и начала остервенело топтать их босыми ногами. Один из черепков вонзился в ступню, и ткань окрасилась красным.
Рыча от боли и ярости, я прохромала к кровати. Рванула ненавистный балдахин, с удовлетворением слушая треск разрываемой материи. Схватила подушку и попыталась разорвать и её. Ничего не вышло. Пришлось подобрать черепок с острым краем. Я несколько раз вонзила его в подушку, представляя на её месте Гилберта и безумно хохоча.
По комнате закружились белые перья, словно снег.
– Вот видите, господин капитан, я же говорила, что наша золовка от горя повредилась умом.
Услышав голос Стеллы, я обернулась. В дверях стояли обе золовки и между ними высокий мужчина в жандармском мундире.
Ярость схлынула, будто её и не было. Я ощущала лишь опустошённость. Растерянно смотрела на представителя власти, который так же внимательно исследовал меня. От его цепкого взгляда не укрылись ни лихорадочный румянец, ни растрепавшиеся волосы, ни перекосившийся пеньюар.
Что только что со мной было? Откуда этот приступ дикой ярости?
Я не понимала.
Зато жандарм явно сделал свои выводы. Он опустил взгляд и вышел за дверь.
– Подождите! – я тоже бросилась к выходу, но створка закрылась перед самым моим носом. Раздался скрежет задвигаемого засова.
Что?! Меня заперли?
Ещё не веря в это, я дёрнула ручку. Потом заколотила в дверь.
– Откройте! Откройте немедленно!
Но по другую сторону было тихо. Золовки ушли и увели с собой жандарма. Я оказалась в западне.
Приезд офицера в Дайн-холл был понятен. Он расследовал происшествие и пропажу Гилберта. Я ждала этого визита, но не ожидала, что он случится в такой неудачный момент.
И что вообще на меня нашло?
Я обвела взглядом развороченную спальню. Все поверхности покрылись белыми перьями, напоминая снег. И сердце кольнуло нехорошее предчувствие.
Отвар! Вспомнила я, увидев черепки. Он был совершенно иным на вкус. Неужели Кэти что-то подлила в него? Или не Кэти?
Сразу же вспомнились все странности, которые я замечала в последнее время. И поведение доктора со служанкой, и взгляды золовок, и их слова жандарму.
Родственницы собираются выставить меня сумасшедшей? Но зачем им это?
Ответ на этот вопрос был простым. Сумасшедшая не может наследовать своему мужу. У сумасшедших нет вообще никаких прав.
Впрочем, у меня их и прежде не было.
Остаток дня я провела в кресле у окна, проваливаясь в вязкую дрёму. Вспышка ярости и визит жандарма забрали у меня все силы и надежду. Золовки не позволят мне жить своей жизнью. Я просто сменила тюремщика на двух тюремщиц.
Уже под вечер в спальню юркнула Кэти. Она зажгла свечи и начала бесшумно наводить порядок в комнате, словно боясь привлечь моё внимание. Но я на неё и не смотрела. Теперь мне было предельно ясно, что в этом доме я никогда не найду помощи и участия. И не важно, жив мой муж или мёртв. Для обитателей Дайн-холла я навсегда останусь ненавистной чужачкой, которая не заслуживает даже доброго слова.
Так же молча Кэти поставила передо мной поднос с обедом. Или это был ужин? Я не вникала. Да и есть не хотелось.
Ныло в груди. И не только из-за вновь растревоженных рёбер. Я тосковала по потерянной свободе, которую так и не успела обрести.
Через час служанка унесла так и не тронутый ужин. Дверь за ней закрылась. Я ожидала услышать звук задвигаемого засова, но вместо него за моей спиной раздались шаги и шелест платьев.
Я не сдержала любопытства и всё же обернулась, хотя собиралась сохранять хладнокровие.
Ко мне явились обе золовки. Несмотря на разницу в два года, они были удивительно похожи. Светлые волосы, такие же, как у Гилберта. Красивый овал лица. Синие глаза. Обе мои родственницы были красивы, но ещё более похожими их делало одинаково презрительное выражение лица.
– Удивительно, ты прожила здесь всего две недели, а уже успела превратить комнату в свинарник, – Стелла двумя пальцами достала из складки подшитого Кэти балдахина пёрышко и брезгливо сдула его на пол.
Белла, словно не желая отставать от старшей сестры, окинула взглядом спальню и тоже скорчила гримасу:
– Здесь даже присесть страшно, наверняка изгваздаешь подол в какой-нибудь мерзости.
Я промолчала. При появлении золовок поднялась из кресла и встала к окну. Даже не замечая, что делаю. Это был инстинкт выживания – не поворачиваться к хищникам спиной.
Они тоже демонстративно оставались на ногах.
– Поздравляю, – хмыкнула Стелла, – тебя признали невменяемой. Доктор Буллет всё подтвердил, и капитан Смос сразу подписал бумаги. Даже не захотел снова тебя видеть.
– Очень удачно ты попила отварчику, – гаденько захихикала Белла.
– Что вы мне подлили? – у меня сжались кулаки.
– Смола серебристого клёна, – Стелла пожала плечами, будто не видела в этом ничего особенного.
Серебристый клён был очень красивым деревом, со светлым стволом и листьями, на солнце сверкавшими серебром. Листья, кора и особенно смола обладали чрезвычайной токсичностью. Даже птицы избегали селиться рядом с серебристыми клёнами.
– Доктор принёс, – поделилась Белла. Её чрезвычайно веселило происходящее со мной. И золовка не скрывала своей радости.
– Как вы его уговорили?
Стоять становилось всё труднее. Боль от предательства и разочарование плотным колючим комком застряли в груди. Я нащупала за спиной подоконник и оперлась на него.
– Деньги, Оливия, всего лишь деньги, – Стелла взглянула на меня как на наивную дурочку, потом переглянулась с сестрой, и они обе захихикали. – Ну и ещё пришлось рассказать ему всю правду о том, какая ты на самом деле.
– Вы обе – настоящие монстры. Такие же чудовища, каким был и ваш брат, – процедила я.
Не надо и спрашивать, какие гадости насочиняли обо мне золовки. В этом они всегда были сильны.
Смеяться они тут же перестали.
– Я бы на твоём месте прикрыла ротик, – сквозь зубы посоветовала Белла. Её лицо исказила гримаса ненависти. Впрочем, именно это выражение и было истинным.
– Да, Оливия, тебе стоит быть повежливее с нами, – Стелла тоже стала серьёзной. – Твоя жизнь зависит от этого.
– Вы убьёте меня? – я решила выяснить всё сразу. Ни к чему тянуть.
Теперь Стелла, оглядевшись, присела на стул. Расправила складки на платье и лишь затем посмотрела на меня.
– Всё зависит от тебя, милая сестрица, – она выделила последние слова голосом. Так, что сразу становилось понятно – это лишь издёвка. Продолжила Стелла уже совсем другим тоном. Теперь она размышляла: – Скорее всего, наш брат погиб. Но по закону признать пропавшего человека мёртвым могут только через год. И всё это время старшей в роду будешь ты, Оливия, то есть теперь уже я, – Стелла вновь хмыкнула, – ты ведь сумасшедшая.
– И почему бы вам не избавиться от меня без этого фальшивого опекунства?
– Почему фальшивого? – Белла обиженно надула губки. – Всё по закону.
– Дело в том, – продолжила её сестра, – что может случиться всякое, и есть вероятность найти Гилберта живым. Мы никогда не понимали, что наш брат нашёл в тебе, но ты его любимая игрушка.
– Да, братец расстроится, если мы от тебя избавимся.
– Поэтому ты теперь будешь безвылазно жить в хозяйской спальне, как и полагается графине.
– Станешь сумасшедшим призраком Дайн-холла.
Обе сестры захохотали, словно Белла сказала нечто очень смешное. А у меня от ужаса закружилась голова. Я представила, как проведу остаток жизни запертой в клетке. Как золовки будут приводить сюда гостей и показывать им меня – неопрятную, растрёпанную, опустившуюся…
– Ну уж нет! – стоило представить, что меня ждёт, как откуда-то взялись силы для отпора. – Я буду кричать о том, что вы со мной сделали. Каждому, кто придёт в ваш дом, кто подойдёт к моей двери. Всем, кого увижу под окном или в парке!
Я так разошлась, что последние слова уже просто выкрикивала. В запале пропустила, как Стелла сорвалась с места и, подскочив ко мне, залепила пощёчину. Когда щёку обожгло болью, я замолчала, поперхнувшись словами.
Золовка несколько мгновений смотрела на меня, испепеляя взглядом, а затем вздохнула.
– Что ж, – жёстко произнесла она, – ты не оставляешь нам выбора. Раз не хочешь по-хорошему, значит, будет по-плохому.
Стелла развернулась на каблуках, так, что подол хлестнул по ногам, и резким шагом направилась к выходу.
– Ну и дура! – припечатала меня Белла и двинулась следом за сестрой.
Значит, то, что они собирались сделать со мной поначалу, это «по-хорошему»? Всё ещё держась за щёку, я подошла к креслу и без сил осела в него. Из глаз покатились слёзы. Я попыталась стирать их рукой, но вскоре бросила. И попросту расплакалась.
За что они так со мной? Я не сделала сёстрам мужа ничего плохого. Как и их матушке. Но они возненавидели меня сразу, как увидели. В первую же встречу дали понять, как относятся на самом деле.
И муж это привечал. Для него особым удовольствием было видеть, как расстраивают меня оскорбления его семейства.
Что же тогда будет «по-плохому»? Что придумали золовки?
Я была уверена, что мне это не понравится. Но даже не представляла – насколько.